27 июля: Бухта радости

Сегодня нам необходимо стать чуть ли не соавтором самого Дмитрия Быкова, то есть закончить начатый им рассказ под названием «Бухта радости»! А что, и попробуем.

Вот первая часть, я ее скопирую на всякий случай, вдруг у кого нет книги и желания ее читать. А далее будет продолжение моего изготовления:

БУХТА РАДОСТИ

В первый раз Клоков попал в бухту Радости, когда ему было 15 лет. Они с матерью приехали туда на лодке. В пансионате была лодочная станция, и они решили впервые поплыть не в ту сторону водохранилища, которую уже хорошо знали, а в неизвестные далекие края, где мать Клокова иногда бывала со своими школьниками. Тогда они ездили туда на «ракете». «Ракеты» во множестве мчались и рычали вокруг, переезжать фарватер надо было осторожно, и в этой опасности было дополнительное счастье.

Был июль, водохранилище цвело, в глинисто-бурой воде мелькало множество крошечных зеленых точек. В бледно-голубом небе большие кучевые облака не столько висели, сколько, кажется, лежали на теплых толстых столбах воздуха: у них были пышные шапки и плоские синие днища. Дальняя вода была неопределимого цвета – молочно-голубого на буром, с темно-синими лунками мелких волн. Берега были в ивах, в лежачих мелколистых березах, и, как всегда, казалось, что вот на дальнем берегу самый правильный лес, в котором непременно есть грибы. Стоило им отъехать на другую сторону, где был большой серый дебаркадер, как их собственный берег стал правильным и манящим, а лес на ближнем берегу оказался почти прозрачным, сырым и явно не грибным.

 

Грести было сущим наслаждением, прекрасен был запах воды, цветущей, гниловатой и потому особенно свежей: в ее тепле так же ощущались свежесть и прохлада, как в бурой волне – зеленые точки. От деревни на берегу пахло сеном и яблоками, как всегда в августе, и чувствовалось, что этот запах завтра уже не будет так ярок: сегодня в нем еще много было летней силы. Слева была белая церковь с голубым куполом, там принимались вдруг звонить, и вода далеко разносила звон. Дальше, прямо по курсу, – рыжая песчаная заводь с тремя соснами, близко подошедшими к обрыву. Бухта открывалась за поворотом, почти пустая в будний день, с единственным работающим шашлычным кафе и несколькими лениво брызгающимися парами на берегу.

Она не зря так называлась: странное чувство счастливой безопасности от нее действительно исходило. Клоков и в 15 лет не так был глуп, чтобы считать лодочное путешествие на другой край водохранилища серьезным приключением, – но, вплывая в эту бухту, он почувствовал примерно то же, что открыватель новых земель, приведший свою флотилию на неведомый цветущий остров. Здесь было тихо, радостно, изумительно безопасно – та полнота покоя, какая бывает на лице у молодой матери; мужчина чувствует что-то подобное только в такой ленивый день, не сладкий, а сладостный. Мать захотела купаться, а Клокову захотелось осмотреть бухту, и он вышел на берег, уставленный палатками шашлычников. Пахло земляникой, хвоей – сильней, чем шашлыком, – и травой, которую недавно скосили. Клоков прошел метров двести по шоссе и оказался в поселке, насквозь солнечном и необыкновенно приветливом.

Хотя денег у него с собой не было, он зашел в поселковый магазин, где ему разулыбалась прелестная веснушчатая продавщица. Она спросила, не хочет ли он холодного квасу, за бесплатно, только что привезли. Он выпил квасу и, совершенно счастливый, пошел по главной улице. Это был обычный тогдашний дачный поселок, но все в нем было удивительно на месте: в гамаке качалась девочка, которая улыбнулась ему. На соседнем участке росли желто-красные, помидорного цвета георгины. Уже цвели золотые шары. Все было избыточно, щедро, манило зайти, присесть, угоститься – на одном участке шел детский концерт, дети пели на крыльце под гитару, родители хлопали. Далеко, у самого леса, виднелась белая церковь с голубым куполом, высокая, похожая на ракету. Мальчик, хохоча, катил обруч. Это была бухта счастья в самом чистом и полном виде, и Клоков боялся уйти отсюда, потому что вернуться, думал он, уже не придется.

Между тем он вернулся – пять лет спустя, отслужив в армии, где было несладко, но все кончается. Он не хотел ехать в бухту Радости с друзьями-студентами, было почему-то важно совершить это путешествие в одиночку. В самые дурные минуты он вспоминал этот остров счастья, и от мысли, что где-то он есть и сейчас, становилось легче. Даже зимой, когда занесено снегом то крыльцо, на котором пели под гитару дети, церковь с голубым куполом по-прежнему стоит у леса, и все, наверное, сверкает вокруг. Он клялся туда вернуться – и вот вернулся, но другим путем. Приехать на лодке было уже нельзя – пансионат, где они тогда отдыхали с матерью, стал окончательно ведомственным, путевок не было. Клоков приехал в бухту из города на автобусе, который три часа стоял в пробке на шоссе, но в конце концов выплюнул их всех на остановке.

Церковь была на месте, хотя купол облез и был уже не столько голубым, сколько стальным; в сверкании его появились жестокость, враждебность, замкнутость. Поселок изменился чудовищно и несправедливо: он не заслуживал этой участи. Половина заборов расползлась и накренилась, участки заросли, дома покосились, а на месте некоторых выросли кирпичные особняки, которые выглядели бы зловеще, не будь они так тупы в своем закосе под готику. Дом, где жила девочка, качавшаяся в гамаке, был давно заколочен. Шашлыками воняло еще за километр от пляжа, и эта вонь горелого жира заглушала все остальные запахи. Отвратительна была смесь наглого процветания и безнадежного запустения, но и то и другое словно в голос орало: уйди отсюда. Одни гнали чужака, давили его презрением, другие старались показаться ему на глаза: ведь он помнил их в счастье, в расцвете, когда они, никому не мешая, радовались себе и друг другу.

Клоков решил зайти хоть в магазин, но продавщица – конечно, другая – так орала на очередь, что ему все стало ясно. Он вышел, но она успела зыркнуть на него с той беспричинной ненавистью, с какой на любого встречного глядят в трущобах: своих тут презирают, а чужих ненавидят.

И Клоков решил, что никогда больше не вернется в бухту Радости, но что-то его томило, не давая распроститься со счастливым видением. Запах земляники и хвои помнился ему лучше, чем дух шашлыка. Может быть, все дело было в том, что в тот раз они приплыли на лодке, по водохранилищу, а в этот он приехал на автобусе? Эта мысль уже не казалась ему безумной: тот поселок был слишком непохож на этот, их невозможно было совместить. Надо было поставить контрольный эксперимент, но непременно вдвоем: кто-то один пусть приедет на лодке, а кто-то – на автобусе. И когда они вместе пойдут по главной улице поселка, чья-то правда победит.

У Клокова уже была к тому времени подруга-однокурсница, на которой он всерьез хотел жениться. Он побоялся объяснять ей свой замысел, потому что она со своим спокойным здравомыслием наверняка подняла бы его на смех, – но уговорил приехать в поселок разными путями. Ты прикинь, говорил он, как прекрасно будет встретиться – ты подходишь к берегу, а тут я на лодке! Давай! И она согласилась, почувствовав, что для него все это не просто воскресный выезд на берег. Всеми правдами и неправдами Клоков достал две путевки на выходные в пансионат, ставший через два года несколько доступнее, и отправился в лодке через фарватер, к песчаному берегу с опасно наклонившимися соснами. Смутное его беспокойство все росло по мере приближения – он пытался представить, что увидит в бухте теперь. Но того, что они увидели, он представить, конечно, не мог.

Продолжение:

Потому что увидел Клоков именно то, что так хотел увидеть, — ту самую Бухту радости, которая на самом деле ничуть не изменилась. Что же тогда он видел в свой предыдущий приезд? Никаких негативных изменений на первый взгляд вообще не было, все та же пасторальная картинка, идиллическая местность, те же запахи земляники и сена...

Только все это стало как-то несколько более изобильным, а точнее — как бы подернулось неким пушком... или жирком... 

Все было на месте, все было таким же лубочным, но как бы уставшим быть таковым. Та же веселая веснушчатая продавщица, те же люди, дети и взрослые, но дело даже не в том, что дети выросли а продавщица набрала килограммов 10, — просто их приветливость и лубочность стали вообще ни к чему. 

А главное — Клоков нигде не мог найти свою девушку! На месте, где они условились встретиться, ее не было, как и во всех других местах. На все его вопросы местные жители только улыбались и отрицательно качали головами, телефон был вне зоны доступа. Клоков бросился к автобусной остановке, которая вдруг оказалась гораздо дальше, чем он ожидал... 

Тем временем несчастная однокурсница потеряно бродила по дурацкому поселку, который некоторые счастливцы пытались облагородить, — сносили старые халабуды, строили красивые современные дачные домики. Старья, конечно, еще хватало, но энтузиазм местных жителей давал надежду, — место вообще-то неплохое, странно, что его раньше не освоили. Но где же идиот Клоков, обещал подъехать на лодке, и где он? Утоп, что ли? 

Беспокойство нарастало, но что-то подсказывало, что не утонул, а просто глупо подшутил или заблудился, подплыл, да не к тому месту. Придурок, а она еще о свадьбе с ним подумывала. Выдумать такую дурацкую загородную прогулку, а она и повелась, ну что было в городе-то не остаться?! Как она могла пойматься на такую лажу, выходные пропали...

Девушка была права, — Клоков действительно заплыл не туда, где условился встретиться с ней, а туда, куда и стремился! Путь по воде и путь по шоссе несколько отличались друг от друга, а он не так уж хорошо ориентировался на местности. Пряничный поселок, по которому бродил Клоков, был в нескольких километрах от того, где медленно сатанела его девушка. 

Потом они, конечно, встретились, но это уже не имело никакого значения.